Это хорошо: насколько это вообще может быть хорошо. Режиссер, по ходу, может наизнанку вывернуться: «Кармен» Бизе невыносимо скучна - и по сюжету, и по музыке. В полном соответствии с первым опытом, и впрямь провальная попытка чопорного франка осмыслить «мексиканские страсти» (ну, т.е. цыганские). Быть может, злую шутку сыграло еще и то, что во времена Бизе (что ж говорить о наших) неистовая эпоха романтизма с цыганками и тореадорами пол века как канула в лету. И, пусть даже роковые женщины не перевелись, свобода любой ценой все же воспринимается несколько в другом ключе.
Титель, по крайней мере, сноснее Дзеффирелли, над которым я вчера уснула, и спектаклем которого, при реальном сходстве лишь в доминирующей цветовой гамме, все же тащило столь ощутимо, что в пору громогласно заверять, что «не был, не участвовал, не видел».
В сущности, спектакль Тителя наводит на мысли о работе над дзеффиреллевскими ошибками.
Титель (впрочем, вполне в своей традиции) хитро подменяет жизнеподобие жизненной логикой, что позволяет ему гнать в шею тех, кому именно сейчас не надо петь, не говоря уже о гуляющих толпах и фламенко, погубивших Дзеффирелли: резкая ритмичность, которую Бизе пытается выдать за суету южного города, более всего напоминает фразу «Что говорить, когда нечего говорить» как средство создания на сцене эффекта гула голосов, и не только не сочетается, но и резко диссонирует с той лихорадочной подвижностью, которая отчаянно, но безуспешно пытается проявить себя у Дзеффирелли. У Тителя преобладают статичные мизансцены и песчано-пастельный колорит, в сумме очень неплохо работающие на образ бескрайней пустыни, в которой мозги плавятся от жары (обогреватель, видимо, для полноты ощущений, вывернули на полную), и даже когда холодно недолго сойти с ума и начать кидаться с ножом на окружающих – а уж тем более влюбиться в соблазнительную красавицу (Арефьев, как всегда, виртуозен в смысле создания минимальными средствами максимально эффектной, функциональной и при этом ненавязчивой декорации). За изгнание красного цвета в пределы занавеса – отдельное спасибо: вечное «красное и черное» применительно к «Кармен» очевидно, потому что логично, и от этого вдвойне невыносимо.
Кстати, половины сцен, запечатленных на фотографиях 99-2000гг., я в спектакле почему-то не обнаружила (не то переделали, не то фотограф опять зажигает). Но, по крайней мере, теперь я понимаю, с чего горел сыр бор по поводу велосипедов: надеюсь, им еще не приходилось (и особенно надеюсь, что и не придется) увозить кого-нибудь в травмпункт прямо со сцены? Во всяком случае, велосипед Микаэлы, затормозивший прямо в (предлог «в» здесь очень показателен) Моралеса, грозил, окажись актер на пару сантиметров ниже, добавить в труппу театра еще одно сопрано – избавив при этом от одного баритона… Впрочем, Хосе, которого сначала роняли не очень грамотной подсечкой, потом закидали туфлями на десятисантиметровой шпильке, а напоследок и вовсе запустили табуретом, повезло еще больше… Туфлю он сегодня уже не поймал… Интересно, какой процент зрителей делает этому спектаклю постоянные аншлаги из желания увидеть, а что будет, когда он не поймает табуретку?..
Но зато мучающий меня еще со времен «Фауста» (“aujouRRRRRRRd’hui”) вопрос, а чем, собственно, занимается в этом театре консультант по языку, по-прежнему актуален. Пели они даже местами терпимо (если забыть про «пран-гядре» - “prend guarde”), но говорилиииии…
Я, для начала, вообще не понимаю, почему, раз уж Бизе, в полном соответствии с книжкой про оперу из блеф-серии, забыл придумать к своим речитативам музыку, нельзя уже говорить это все на языке, внятном и публике, и, самое главное, актерам?.. Точнее, я перестаю понимать еще раньше: зачем вообще речитативы такому очевидному сюжету, и раз уж они есть, почему, вместо логичных с таком случае сложных ансамблей, в вокальном варианте они продолжают трепаться???
Подгадил Бизе и собственно вокалу: такое ощущение, что он рассчитывал на какие-то очень конкретные голоса, и, когда это поет кто-то другой, они вроде честно делают все то, что в нотах написано (бедный Хосе вообще чуть из штанов не выпрыгнул), а звучит все равно как-то не так…
Прискорбное (для меня – вдвойне) исключение – тореадор как раз даже не напрягался. И если во втором акте, с позволения сказать, «качество» его исполнения я еще списывала на неплохую, в общем-то, идею режиссера поставить эту пресловутую арию не как ее обычно подают, а как то, чем она на самом деле является (у всех в зубах навязшей историей), помноженную на, пожалуй, логичное для каждого уважающего себя баритона состояние «театр закрывается, нас всех тошнит» при одной мысли о том, что сейчас придется петь эти долбанные «Куплеты Эскамильо», то потом… С другой стороны, дуэт из третьего действия, представляющий собой обмен коротенькими репликами, перемежающимися длинными проигрышами, и дуэтом-то не назовешь; вопреки восторгам на форуме французских бас-баритонов, развернуться там особенно негде, но все-таки, все-таки, все-таки…
Наверное, такого рода сцены – самое неприятное, что приходится переживать фанату: видя, что объект твоего пристрастия лажает, в робкой надежде, что это только тебе так кажется, потому что ты знаешь, что он может лучше, а на самом деле все вполне на уровне, сказать соседу «Вот это позорище!», и услышать в ответ «Дааа, так уделаться – надо было постараться…» …